АТОШНАЯ СВАДЬБА
Как только у нас в приграничье установилось относительное, по меркам войны, затишье, люди начали возвращаться и в город, и в села, и к жизни. И вот уже ремонтируют, спешат, копают, пашут, сеют, а кто-то и дела, отложенные на потом, доделывает. Вот и наши поселковые молодята (так у нас называют молодоженов) решили использовать безосколочную погоду для проведения свадьбы.
Гости прибыли в поселок из разных мест, почти международное сообщество, пора дипмиссию открывать. А что делать, вон, целая страна, нежданно из полсотни городов образовалась, княжества, чуть ли не на каждой улице. Раньше в селе как было – у кого трактор, тот и председатель, а сейчас, у кого автомат, тот и воевода. А где три воеводы с автоматом, там конфликт на почве передела, того, что еще не отжали атаманы с БМПшкой. Ситуация, как говорит Петрович, «политический пшик» – никто ничего не понимает, но все со всем не согласны.
Поэтому сейчас самое сложное на любом семейном празднике – это расстановка сил по политически-территориальной принадлежности. Вот и молодята долго решали, где сидеть тёте жениха из Ужгорода, чтобы оставить шанс на выживание дяде невесты из Горловки. А прибывшая, обвитая разноцветными триколорными лентами, родня невесты из Краснодона, не вступила бы в геополитический конфликт с местной, не страдающей путиноманией, родней жениха из нашего села. Сваты, собравшись перед свадьбой, решили, главное счастье детей, о политике ни гугу. И вот день свадьбы. Как выкупать невесту из родительского дома приедет жених, пришло посмотреть пол поселка.
Краснодонская родня приехала на простреленном джипаре, с эмблемой новоотжатого государства, с привязанным к капоту трехцветной лентой одноглазым мишкой. Что он символизировал, мы не поняли, спросить, честно, побоялись. Мало ли, вдруг новая директива, а мы не в курсе, получимся политически необразованными, а еще хуже, могут запросто объявить врагами народа.
Дернув по-стопарику, они тут же инициативно перекрыли дорогу к дому невесты и организовали блок-пост.
По традиции невесту должны были продавать малыши, за кулек конфет и бананов. Приготовленный сладкий откуп в руках свидетеля жениха манил детвору, поигрывая на ветру золотисто-розовой ленточкой.
– А ну, малые, вали отседа, – закрыл собой подход к дому, организатор блок-поста, – мы свою родню за ириски не продаем, бабло давай. Моя племяха, толкну недорого, штукарь, – гыгыкая, поглядывая на собравшихся, сообщил новоиспеченный блок-постовый родственник жениху. Жених позеленел. Народ занервничал.
– Слухай, а ты значит вона «блок-пост» на картонке написал, – возроптала поселковая родня, – это значит ты от нас это, это значит, мы для тебя враги? И хто мы для тебя? Укры или сепы? Стрелять тоже будешь или так, по-праздничному, гранаткой швыронешь, – начинал звереть народ.
– А вы тута в деревне смотрю больно грамотные, – огрызнулся начальник блок-поста, – смотрите, чтобы я после свадьбы чистку не провел, разберемся, хто есть хто.
– Не, а ты давай, щас определись, – приняла вызов толпа, – ты то сам хто, укроп или сепар? Раз блок-пост есть, то давай, называйся!
Рядом за забором, не отводя глаз от сладкой, заветной мечты, упакованной в кулек, нервничала детвора, еще бы, конфеты могли уйти не по назначению.
– Дядь, а ты конфеты и невесту теперь себе заберешь, – грустно уточнила малышня.
– Угу, а они ж тока и могут на блок-постах чужое забирать и откуп требовать, – ехидно отметили поселковые, пришедшие посмотреть на молодых, – это, дети, новый вид Бармалейки. Не ходите, дети, к блок-постам гулять. Отберут конфеты дяди с пистолетом.
– Это, хто такой грамотный, а ну иди сюда, – начальник блок-поста стал похож на свежевыжатый томатный сок – красный и с пеной. Из джипаря подтягивались такие же перекошенные. Назревал скандал.
На блок-пост, словно на амбразуру, бросилась тамада:
– Вот молодец, подхватила она, – у нас девица красна, расцвела аки весна, а у вас голубь молодой, прилетел он за весной.
Шо? – опешил родственник.
Взяв инициативу в свои руки и отжав пышным бочком жениха в сторону, тамада пошла бой. Профи! Кулак в сторону поселковых и гневный взгляд шахтерской жены, сделали свое дело, в толпе зевак установилась тишина.
Что она там блок-постовым пела, не знаю, но… Они и хоровод вокруг джипа водили, «Боже царя храни», и «Вышел в степь донецкую» пели, и конфеты детворе отдали, еще и деньгами доплатили, умиленно гладя малышей по голове и рассказывая о счастливой жизни в новосозданной стране, и из заготовленной рогатки на меткость в шарики стреляли и на воротах подтягивались.
Поселковые решили быть умнее и не портить праздник молодым, поэтому и хлопали, и подбадривали. Этого хватило, чтобы родители благословили молодых, вывели их из дома и усадили в машину.
Тамаду заменили сваты, сославшиеся на беззарплатье жениха, выдали выкупом нарезанную колечками домашнюю колбасу и водку. Родня подобрела.
На росписи, все было красиво, торжественно и чинно. Мамы дружно рыдали. Отцы смахивали скупые слезы. Гости предвкушали застолье.
Во избежание эксцессов, возле тарелочек стояли, в лучших американских традициях, открытки с фамилией гостя. Так что враждующие и имеющие различные политические взгляды гости были планомерно рассажены в разные стороны стола. Тосты, братания, пожелания, звон бокалов, счастливые глаза невесты...
Ирина, тамада у нас на поселке знатная, считай по всей области в цене. Она сама и стихи пишет, и поет, и пляшет, и игры у нее, и сценарий для каждой свадьбы свой.
А голос, у нее, наш, донбасский, широкий, степной, раздольный, бархатный, с перекатами, с дрожью, с нежностью, удалью. Не поймешь, то ли гром в степи воркочет, то ли ручей звенит, то ли ковыли шепчут, то ли жаворонки пересвистываются. Как у нас говорят, Ирина поет – соловьи краснеют.
У нас вообще шахтерочки талантами богаты: и споют, и станцуют, а какие фокусы мужикам с зарплатой показывают, загляденье.
И вот в разгар конкурсов и танцев, когда уже все были на разогреве, тамада дала отмашку очередному тосту: выпьем, говорит, мол, за одну большую, дружную семью, которая стала теперь еще больше и дружнее, поскольку объединились любящие сердца молодых, породнились такие прекрасные и уважаемые родственники. Гости звякнули бокалами, а тамада рванула публику песней, как она думала, в тему:
– Одна калина за вiкном,
Одна родина за столом,
Одна стежина, щоб до дому йшла сама,
Одна любов на все життя,
Одна журба до забуття
І Україна, бо в нас іншої нема! – звенело в зале, рвало душу, и, судя по лицам некото- рых гостей, нервы.
Ко второму куплету возле Ирины образовался обнимающийся, хлопающий, пляшущий и подпевающий круг: сваты, гости сплелись, как колоски, в веночек и водили хоровод вокруг молодых, из поварской выбежали подтанцовывать хозяйка кафе и повара. Широкий, как степь, и высокий, как небо, голос Ирины не давал ни малейшего шанса, вскочившим из-за стола перекошенным краснодонско-донецким. К концу песни, было очевидно, свадьба окончательно испорчена, гости, забрав тарелки, пересаживались шипя друг другу проклятья. Разговоры за столом переросли в саммит ООН, СОВБЕЗ и заседание Совета Федерации.
– Да, Иришка, – надо было после даров, петь, – грустно сказала Катюшка-свидетельница, – мало выпили, нервные. Девчата сбились в кучу, надо спасать положение, у невесты уже дрожали губки и реснички.
– Да, мать их, а чей-то, – топнула ногой Соня, голосистая, черноокая красавица, мама двух близняшек, – не, ну а шо, видала я их, с их мнением, они у нас не спрашивали, когда все это устроили, я свадьбу не дам испортить, не нравиться, пошли на... Шум поддержки, чуть заглушил пролагаемый возмущенными девчатами маршрут. И понеслась. Свадебные традиции здесь уже давно переплелись с русскими, украинскими и современными. В общем, как дали наши девчата жару. Не, ну если гулять, так гулять. И мужики от них не отставали: и стриптиз был, и Валерий Леонтьев приезжал, и Сердючка, и Леди Гага, и девочки-белочки по мальчикам-дубочкам скакали, и хороводы с вручением молодым семейного каравая на «щастя та долю», и «ой у полі два дубки», и «несе Галя воду», и «тещу в чоботи узую», а под «підманула підвела», и «ой, хто п’є, тому наливайте, хто не п’є, тому не давайте», так скакали, думали пол провалят. Контрольным было заплетание над молодыми венка на счастье. Подруги молодой и жениха плетут над ними по часовой стрелке венок из любыстка, колосков пшеницы, веток дуба и калины, заплетая на счастье ленты, на которых написаны пожелания от гостей.
– На долю, на щастя сплітає діброва
Тобі, чорноока, тобі, чорноброва.
Від поля та степу, від краю до краю
Жита колосяться, твій рід зберігая.
Хай доля сплететься у цьому віночку,
А в дім твій злетяться синочок та дочка.
Хай буде багата застольна родина –
Така ж хлібосольна, як вся Україна.
Венок дарится молодым, а после этого уже мать невесты снимает с нее фату и надевает платок, и все это под красивые обрядовые песни.
Краснодонская и донецкая родня, хоть и хрустела кулаками и играла скулами, но вмешиваться в обряд не стала. Высказали возмущение после, мол, что-то тут у вас укропии много. Мол, надо менять традиции, у нас, мол, новая страна, нужно избавляться от укропских пережитков. Молящие глаза невесты и матери могут многое.
Спорить не стали, предложили все повторить, так сказать, выразили готовность переиграть свадьбу, с учетом пожеланий и традиций всех гостей.
Из традиций, постоянно устраивающая политические споры родня, предложила не много: бутылочку зажать между ног и передавать без рук, выпить водку из туфли невесты и выпить опять же водку с шашки. Шашки, правда, не нашли, но хозяйка кафе принесла большой нож, и гости мужественно выпили по рюмке водки, поставив ее на нож. Для успокоения нервов Ирина грянула «я козачка твоя, я дружина твоя, пане полковнику», понравилось.
Кто-то вспомнил традицию, что нужно на березку привязать ленту, правда не совсем помнили в честь чего и для чего, но нервные гости сразу оценили белоствольный символизм.
Береза оказалась рядом, возле соседского двора и пока девчата вязали на ее ветки разноцветные ленточки, Ирина выжала слезу, проникновенно и нежно исполнив «от чего так в России березы шумят».
Расходились уже мирно. Молодые стояли под увитой лентами березой и никого не видели, кроме друг друга.
Ирина подошла, обняла сватов, что извинялись перед гостями, простите, мол, если что не так, а потом и донецких, и краснодонских:
– Гляньте, – кивнула она на молодую, что, закрыв глаза, стояла положив голову на плечо мужа, – ради их счастливых глаз, я лично, готова петь хоть на грузинском. И для счастья не нужны чужие правила. Счастью надо радоваться. А любовь, рождение семьи, детей это будет в любой стране, в любое время, на любом языке.
– А хотите спою, – спросила она, и, не дожидаясь ответа, подхватив под руки уже оттаявшего нервноджипного родственника, затянула:
Сакварлис саплавс ведзебди
Вер внахе дакаргулико
Гуламосквнили втироди
Сада хар чемо Сулико?
Гуламосквнили втироди
Сада хар чемо Сулико?
Он оцепенел, потом расплылся в улыбке, прокашлялся и подхватил:
– Где же ты моя Сулико?
И вот уже разноголосый хор, уносил в ночную степь, колыхая звезды, печальное и трогательное вопрошание любви:
– Сердцу без любви нелегко.
Где же ты, моя Сулико?
Олена СТЕПОВА
